Опубликовал(а): Viona

Опубликовано: 03.01.2007 
(последнее обновление: 11.03.2007)

Автор: Комиссаренко С. С.
Источник: Комиссаренко С. С. «Культурные традиции русского общества» — СПб — 2003 — с. 124-140.
Оригинал статьи: http://deja-vu4.narod.ru/Assambly.html

Эпоха Петра I ознаменована великими деяниями царя-реформатора, сумевшего не только «взбаламутить» Россию, создать новую государственность, коренным образом перестроить политику и экономику, но и изменить социально-культурный уклад. Культурные преобразования происходили одновременно с государственными, военными, хозяйственными реформами, которые понимались Петром I как естественная необходимость, историческая потребность в обновлении. Его личные культурные устремления закреплялись социальными институтами, внедренными в общество с целью обязательного усвоения. Новые культурные традиции трудно и противоречиво, сложно и неоднозначно осваивались русскими людьми. По воле царя они становились институциональными и являлись «обязательными для исполнения».

Таково было время Петра Великого, который поставил на службу Отечеству не только служебное время человека, но и досуг с особыми формами его проведения. «Огосударствление досуга» было созвучно основному принципу петровской деятельности — регламентации. Предписания и указания наполняли и направляли жизнь человека, включая и свободное время, в соответствии с нуждами государства. Служивый человек был включен в общую преобразовательную программу петровской эпохи, где интересы государства доминировали над личными, подчиняли их общей идее — переустройству России. Этот подход позволил Петру I обеспечить величайший скачок в культурном развитии России и поставить ее вровень с европейскими государствами XVIII столетия.

В силу жизненных обстоятельств, Петр I с самого отрочества и всю юность находился в кругу иностранцев. Общение с ними давало ему представление об ином образе жизни, который резко контрастировал с известным ему с детства. Петр помнил и ненавидел кровавый бунт стрельцов в мае 1682 года, несправедливое правление Софьи, незаслуженное унижение матери (вдовствующей царицы), затхлость московских теремов и косность боярской жизни. Иностранцы помогали ему удовлетворять врожденное стремление к наукам и знаниям. Наибольшее влияние на него оказали шотландец Патрик Гордон и швейцарец Франц Лефорт, который и познакомил молодого Петра с бытом и нравами Немецкой слободы, оказавшей на него особое влияние.

Со времен Ивана Грозного на правом берегу Яузы селились иноземцы: англичане, французы, голландцы, шотландцы. Все они были представителями разных вероисповеданий и профессий: ремесленники, золотых дел мастера, виноторговцы, негоцианты, художники, доктора, офицеры. Территория слободы была прекрасно обустроена кирхами и небольшими уютными домиками, в которых иноземцы жили своим особым укладом, представляя некий оазис посреди московской жизни.

В Немецкой слободе все было новым для молодого царя — открытость и простота жизни, свободное общение между собой, умение весело и незатейливо проводить свой досуг в постоянно организуемых вечеринках, где старики и важные особы курили трубки и пили пиво или вино. Девушки и дамы были не только активными участницами вечеринок, но и подлинным украшением, тогда как «русская боярыня или боярышня отвешивала поклоны за торжественными обедами московской знати, либо церемонно лобызалась с почетными гостьми по воле хозяина дома... От теремных красавиц трудно было добиться других ответов, кроме «да», «нет», «не знаю»».

Слободские веселые вечера привлекали и увлекали молодого царя, ставшего их активным посетителем. С одной стороны, они были своеобразной школой для Петра I, а с другой — формой приятного времяпрепровождения. Быт и нравы иноземной слободы давали пищу для размышлений, демонстрируя образцы культуры досуга, а атмосфера свободного общения духовно подпитывала, удовлетворяя потребность в веселье и отдыхе, необходимом после напряженной и упорной работы. Именно Немецкая слобода была, по определению С. М. Соловьева, «ступенью к Петербургу». Также она стала для Петра первым шагом в освоении западноевропейских ценностей. Позже они легли в основу «протестантской модели существования», которой Петр следовал в своей деятельности. Это привело к открытости общества, перенимавшего с Запада то самое новое, хорошее (как, впрочем, и всякое плохое), к тому явлению, которое в современной историографии называется «догоняющей моделью развития».  

Конкретные культурные преобразования начались после первого возвращения Петра I из-за границы в 1698 году, но кульминация культурной реформации России связана с периодом строительства Петербурга. В новой столице России воплотился не только царский идеал морского, военного, административного города, но и его мечты о центре новой культуры, образования и просвещения. Петр создал европейский уклад в культурной жизни столицы. Он не перестроил, не изменил, а именно создал в новых условиях новое бытование русских людей. В его столице все должны были жить по-иному — не так, как в Москве. Созидание российской столицы направлялось не только огромным желанием деятельного монарха, но и требованием времени. Надо было учиться жить по-европейски, чтобы не только стать равноправным партнером для соседних стран, но и оставаться самодостаточной державой, «мощь и цивилизованность которой будут гарантией ее независимого и достойного государственного существования».

Для реализации своих целей Петр I использовал все доступные средства, включая опыт стран Западной Европы. Он перенял лучшие достижения Швеции и Германии, Дании и Голландии, Англии и Франции. Процесс заимствования зарубежного социального и культурного опыта происходил дифференцированно и избирательно. Иногда царя-реформатора интересовал конечный продукт или внешняя форма, иногда только механизм действия, а порой он использовал лишь разработанные принципы. При всей необходимости того или иного опыта, практика его внедрения в русскую действительность порой расходилась с жизненными реалиями. Петр I использовал опыт во имя интересов государства, а не конкретного человека, личная значимость которого не имела для царя большой ценности. Его принцип «тащить за уши» в новую жизнь оборачивался неприятием. непониманием, а иногда и страхом людей.

Амбивалентность и противоречивость проводимых реформ отразились на искусственном подходе к организации культурной жизни, наиболее характерно проявившемся в проведении ассамблей. Петр I стремился осуществить их согласно общему и широкому плану — «образить», облицевать русских людей внутри и снаружи по подобию просвещенных народов, дать их наружности, управлению, мышлению и самому общежитию оклад, не отчуждающий, а сближающий с европейским миром, с которым историческая судьба связала русский народ.

Создание ассамблей было связано с формированием новых культурно-досуговых традиций, нацеленных на придание «людскости» русскому обществу. Это был государственный подход к пониманию досуга в противоположность тем собраниям, которые Петр организовывал в целях «необузданного веселья», где функция релаксации играла основную роль. Таков был «сумасброднейший, всешутейский и всепьянейший собор» или «Великобританский монастырь». Царь целенаправленно устраивал ассамблеи, где веселье имело воспитательное значение. Как государственный деятель, Петр осознавал значение ассамблей в культурных преобразованиях, позволяющих приобщать подданных к новым моделям жизни. Параллельно увеселительным и шутовским формам досуга, он внедрял ассамблеи как центры обучения и выработки норм и навыков социально-культурной жизни.

Существует распространенное мнение, что идею ассамблей Петр I привез из-за границы, а именно из Франции, где он был в 1717 году. Однако уже тремя годами ранее состоялись первые две ассамблеи, зафиксированные в «Походных и путевых журналах императора Петра I-го» в 1714 году. В частности, в журналах имеется запись за март: «В 17-й день тезоименитство Государя Царевича Алексея Петровича, у которого после обеда Господин Генерал, Государыня Царица и все сенаторы были на ассамблее». В походных журналах за 1715 год также сообщается о двух ассамблеях, организованных Петром I в феврале: «2-го был ассамблей в Доме Царского Величества... 19-го в Доме Царского Величества был ассамблей, и тут были все Министры, такожь и домашние были шумны».

В описаниях Санкт-Петербурга за 1710-20 годы, опубликованных Ю. Н. Беспятых, немец свидетельствует: «Прежде всего, напротив крепости стоит так называемый большой питейный дом — деревянный, двухэтажный и окруженный двумя галереями, так что издалека он смотрится красиво. Однако во время моего пребывания в С.-Петербурге вина там меньше всего можно было найти. Правда, его царское величество порой устраивал в этом доме ассамблеи или угощения. Так, летом 1710 года он праздновал там свои именины и устроил большое торжественное празднество по случаю (годовщины) Полтавской баталии» [24, с. 53]. Автор записок прямо не указывает год проведения ассамблей, но данное описание является одним их первых повествований о городе, относящихся к 10-м годам XVIII столетия. Оно подтверждает, что ассамблеи проводились ранее их официального введения. Однако после 1715 года их проведение не зафиксировано в источниках, вероятно  до их проведения просто «руки не дошли».

Тем не менее, не вызывает сомнений, что Петр знал об ассамблеях еще до своей поездки во Францию. Он не только располагал информацией о заграничных развлечениях, но и часто бывал их непосредственным участником. Вторая поездка царя в Европу и посещение Франции сыграли свою роль в введении данной формы в культурную жизнь русского общества. Помимо вопросов внешнеполитического свойства, эта поездка имела для Петра еще и культурное значение. Она позволила более углубленно вникнуть в процессы культурного образования и просвещения, ознакомиться с организацией работы различного рода объектов культуры: «Петра можно было встретить повсюду, где представлялась возможность извлечь пользу из увиденного и услышанного».

Именно в Париже царь мог утвердиться в мысли постоянного устройства ассамблей, поскольку парижский «осмотр» придал необходимый импульс давно осознанным устремлениям. Дело культурного воспитания русского общества стало для Петра I назревшей необходимостью. Он вернулся из-за границы в октябре 1717 года, но только осенью следующего года смог воплотить задуманное в жизнь. В Москве его ждали сложнейшие проблемы — расследование дела царевича Алексея и так называемый «суздальский розыск». Спустя целый год, 7 декабря 1718 года петербургское общество было извещено об ассамблеях.

В отечественной историографии термин «ассамблея» применяется в широком значении и иногда используется вообще для обозначения петровских празднеств. По-видимому, это связано с тем, что летом ассамблеи проводились в Летнем саду на открытом воздухе и их программы отличались большим разнообразием, чем в случае зимних ассамблей, которые устраивались в домах петровских сановников.

При всей полиметричности ассамблеи как одной из новых культурных форм петровского времени, она вполне соотносится с досуговым времяпрепровождением русского общества первой половины XVIII века. Именно в ассамблеях сконцентрировалось представление о нравах и нормах того времени. Возникает вопрос: почему из всех существовавших западноевропейских досуговых форм Петр выбрал именно ассамблею? Ответом может служить характеристика ассамблеи, данная В. О. Ключевским. Это «и биржа, и клуб, и приятельский журфикс, и танцевальный вечер. Здесь толковали о делах, о новостях, играли, пили, плясали. Никаких церемоний, ни встреч, ни проводов, ни потчеваний: всякий приходил, ел, что поставил на стол хозяин, и уходил по усмотрению» [106, кн. 3, с. 96]. Ассамблея была комплексной формой, которая учитывала особенности русского человека, еще не обладающего глубокой потребностью проводить свой досуг в обществе. Царю представлялась необходимой универсальная природа ассамблей, где развлечения могли сочетаться с просветительскими, образовательными и коммуникативными целями, которые дополняли и взаимодействовали друг с другом.

А. Башуцкий выделял следующие цели: «Царь желал дать большое развитие общественным увеселениям жителей, и приступить к делу, важному в нравственном отношении, к учреждению тех собраний, которыя, под названием ассамблей, служили Петру Великому приятным отдохновением от трудов государственного управления, и в которыя он совершал не менее тяжкий труд, приучал подданных своих к общественности и смягчал их вкусы и привычки. Пересоздав уже многое, Петр чувствовал, что ему предстояло еще сблизить дворян, разделенных предразсудками. поселить в них любовь к удовольствиям благородным, о которых в России мало имели тогда понятия, и совершенно изменить отношение, издавна существовавшие между обеими полами».

Рассматривая цель учреждения подобных «упражнений в общительности», П. Н. Петров писал, что ассамблея как «мера способная сильно двинуть общественное воспитание, возбудила в Петре I желание скорейшего осуществления застройки столицы».

В «Энциклопедическом словаре» Ф. А. Брокгауза и И. К. Эфрона цель устройства ассамблей обозначена в двух аспектах. Первый содержит в себе видимую, поверхностную целевую установку царя на их проведение, «чтобы ввести в домашнюю и общественную жизнь своих подданных нравы и обычаи европейских народов». Второй аспект раскрывает внутренние, глубинные намерения Петра I — сплотить общество, поскольку только тогда «всякий благой почин в общественных делах может найти себе сочувствие и помощь, что при ней только может быть вызвана к жизни личная и общественная инициатива».

Л. Н. Семенова определяла цель введения ассамблей, исходя из устремлений царя: «Петра одушевляла мысль создать новые формы общения, которые объединили бы сановный и деловой мир обеих столиц, связали общим досугом всех тех, кто трудился над созданием новой России, — от адмиралов и президентов коллегий до торгово-промышленных верхов, архитекторов и мастеров мануфактур».

Анализируя цели устройства ассамблей, можно заметить, что целеполагание было обусловлено конкретными задачами, стоящими перед русским обществом первой четверти XVIII века, которые царь желал разрешить с помощью ассамблей как «социальных агентов» своего времени. Ассамблеи выполняли следующие функции:

1. Реализации идеи объединения и сплочения партии реформаторов. Помимо непосредственной трудовой деятельности Петр I задействовал досуговое время, способствующее процессам взаимодействия между людьми.


2. Создание учебного «полигона» для петровских реформаторов. Ассамблеи были школой общественной жизни, где проходили практические занятия по выработке навыков светского обхождения и умения «жить по-европейски».


3. Удовлетворение спроса русского общества на развлечения и забавы, недостаток которых остро ощущался в те времена. Царь был новатором в придумывании и внедрении многих досуговых форм, но ассамблеи не только решали проблему личного досуга Петра, но и формировали культуру досуга как самого царя, так и его приближенных.


4. Складывание информационно-коммуникативных центров, где узнавались последние новости о событиях в молодой столице и всей России, а также формировалось общественное мнение, которое распространялось затем в русском обществе.

Среди различных целевых установок петровских ассамблей существовали инструментальные цели, которые царь определял в стратегическом ориентировании своих подданных на речевую деятельность. Он стремился формировать и развивать их личные качества: самостоятельность мышления, инициативность, предприимчивость, способность «свободно мыслить о делах государственных, сбрасывая мертвящую общественное начало боязливую привычку московских времен, отклоняясь от себя инициативу решения общественных и государственных вопросов словами: «то дело Божие да Великого Государя»».

Помимо этих стратегических целей, ассамблеи имели установку прикладного характера — обучение русского человека навыкам общения. По замыслу Петра I, на ассамблеях можно было поговорить о насущных проблемах дня, обменяться новостями, совместно поразмышлять о будущем. Общение позволяло осуществлять тактические задачи по установлению социальных контрактов. В дружеских разговорах, товарищеских беседах нарабатывался опыт социального общения, где возникающие в его процессе контракты продолжались в торговых конторах, на верфях Адмиралтейства, в кабинетах дипломатов. Таким образом реализовывались планы строительства столицы как центра новой российской государственности.

В организации ассамблей наблюдается явное несоответствие между инструментальными целями, поставленными Петром I, и целями участников, «отбывающих» государственную повинность. Можно констатировать частичное отсутствие мотивов общения, вследствие чего беседы на ассамблеях не удавались. Все сидели, по выражению Н. И. Павленко, «словно немые». Разговоры не складывались, тягостные паузы зависали над присутствующими. Разумеется, это не могло удовлетворять царя, вынужденного задавать тон первым ассамблеям.

Характеризуя поведение Петра на ассамблеях, С. А. Князьков писал: «Обыкновенно в общении бывал весел, обходителен, разговорчив и беседу любил веселую, непринужденную, умную. Предметы бесед Петра с гостями были довольно разнообразные: говорили о Библии, о мощах, о безбожниках, о народных суевериях, о Карле XII, о заграничных порядках. Иногда среди собеседников заходила речь о предметах более им близких, практических, о начале и значении того дела, которое они делали, о планах будущего, о том, что им предстоит еще сделать. В этих беседах... происходила оценка деятельности самого царя и его предшественников, вскрывались те побуждения, которые легли в основу его деятельности». На ассамблеях царь организовывал и направлял процесс общения, прохаживаясь по залам, присаживаясь к какой-нибудь компании и вступая в разговор.

Среди гостей ассамблей было много иностранцев, с которыми Петр находил «общий язык», в прямом и переносном значении этого слова. Царь хорошо знал латынь и голландский, отлично владел немецким, понимал французский, но не говорил на нем свободно. Трудность вербального общения заключалась в том, что лишь немногие из царских приближенных знали иностранные языки, большинство же присутствующих не владели ими настолько, чтобы полноценно общаться с иноземными гостями. Эту ситуацию отразил на страницах своего «Дневника» Ф. В. Берхгольц: «Русские дамы, мало знающие Немецкий язык, не отвечают ничего, кроме «не знаю», а к тем которыя очень хорошо говорят по Немецки, нет доступа за вельможами и императорскими камер-юнкерами».

Ассамблеи требовали публичного разговора как наиболее сложной формы речевой деятельности, что и составляло главную проблему первых уроков социального общения. Разговор предполагает не только тему или предмет обсуждения, но и активность речевого поведения участников общения. Здесь значение мотива как индивидуально-психологической категории занимает особое место. Мотив отражает потребность участников вступать в общение. Он во многом формируется общественными условиями, в которых живет человек. Иными словами, социальное время обуславливает социальные условия. В случае ассамблей можно зафиксировать частичное (если не полное) отсутствие речевых потребностей, которые не были сформированы у русского человека в допетровский период. Не создавая условий для развития данных потребностей, Петр предъявлял к участникам ассамблей требования, не отвечавшие их личным побуждениям. Царь форсировал адаптационный период формирования потребностей в социальном общении русских людей.

Темпы общественного развития опережали становление речевой культуры русского общества. В конечном итоге это стало причиной замедленного формирования риторических традиций в первой четверти XVIII века. Тем не менее, харизма Петра I была столь устойчива, а его воля привить навыки общения русскому обществу столь непреклонна, что некоторые результаты появились вопреки неподготовленности «отдельно взятого конкретного человека».

Благодаря ассамблеям, в русском обществе первой половины XVIII столетия зарождалась, развивалась и приобретала права гражданства самая распространенная форма общения — разговор. Петр I придал разговору общественную направленность, которая впоследствии закрепилась в жизни российских граждан и стала одним из уникальных ее проявлений. Петр поднял значение разговора до социально-значимого события повседневности. До Петра I общественный разговор не являлся распространенной культурно-риторической формой, за исключением некоторого опыта боярских журфиксов. Но отдельные явления в культурной жизни XVII века не создавали общих закономерностей, а лишь обозначали проблемную ситуацию, которая и получила свое разрешение в первой четверти XVIII столетия.

Именно петровской ассамблее принадлежала главная роль в распространении данной формы общения. Социальная значимость разговора была обусловлена двумя факторами. Во-первых, пониманием самим царем значения разговора в обществе, личным его желанием вынести на коллективное обсуждение общие дела, сделать предметом рассмотрения насущные проблемы дня. Во-вторых, объективной необходимостью разговора, как возможностью «озвучить» искания молодого петровского времени, где идеи и мысли нуждались в соответствующих речевых формах. Новые идеи требовали новых форм воплощения.

Петровские ассамблеи впервые обратились к трапезе для создания «фона», антуража, что придавало еде значение культурной акции. На петровских ассамблеях чай, кофе, мед, варенье разносили между танцами, играми, беседой. Напитки и сласти являлись только атрибутом и рассматривались как сопутствующие элементы речевой и игровой деятельности. Именно на ассамблеях еда стала особым ритуалом, требующим определенных норм и правил поведения. Если устраивался ужин для гостей, то дамы должны были сидеть вместе с мужчинами «вперемежку». Так, считалось неприличным «руками, или ногами по столу везде колобродить, но смирно вести. А вилками и ножиком по торелкам, по скатерти, или по блюду не чертить, не колоть, и не стучать, но должны тихо и смирно, прямо, а не избоченясь сидеть». Согласно регламенту ассамблей, ужин не входил в их программу, но в домах богатых петровских сподвижников его часто устраивали по привычке традиционного русского гостеприимства. Однако это было скорее исключение, чем правило.

Танцы вносили разнообразие в деловую атмосферу петровских ассамблей. Наряду с функцией развлечения, ассамблеи первыми в России начали формировать танцевальную культуру петербургского общества, еще не обладающего ярко выраженной дифференциацией на различные сословия. Танцы создавали условия для установления более тесных контактов между присутствующими. Обычно на ассамблеях танцы открывались Полонезом, который относился с последующим за ним Менуэтом к церемониальным танцам: «Менуэт был мерным, церемонным танцем, танцующие двигались мелкими размеренными па, стараясь придать своим фигурам изящные позы, причем дамы грациозно опустив руки, слегка приподымали платье». Затем следовал английский танец Контрданс. К английским танцам также относились Англез, Аллеманд, которые отличались живостью и картинностью движений.

Петр I умел и любил танцевать на ассамблеях. Особенно выразителен он был в паре с царицей: «Екатерина, как и Петр, танцевали очень ловко и проворно. В паре с супругом она успевала сделать три круга, тогда как остальные не успевали еще окончить и первый. Но Екатерина танцевала старательно только с государем, который, подобно ей, выделывал каждое па. С другими же кавалерами она танцевала небрежно, не подпрыгивала, не вертелась, а ходила обыкновенным шагом. Дочери Петра — Елизавета и Анна — танцевали также много и весело».

Ассамблеи сделались не только местом приятного увеселения. где женщины демонстрировали свою красоту и невиданные наряды, но и центром социальной и культурной «реабилитации» русских женщин. Благодаря культурным преобразованиям Петра I, женщины стали обретать социальный статус в жизни русского общества. Жизнь женщин допетровской эпохи была изолирована от всех социальных процессов. Не имея контактов с внешним миром, женщина была лишена всяких гражданских прав. Ее личные качества — ум, воспитание, чувство собственного достоинства — не были востребованы обществом. Она представляла собой лишь заповедный товар, которым распоряжались ее родственники.

Петр I очистил брак от значения торговой сделки, дал мужчине «помощь достойную». Женщина после своего заточения в теремах и светелках, вдохнув глоток свободного воздуха, стала достойной ученицей царя-реформатора. Она не только поддерживала замыслы Петра I в области культурных новаций, но и образцово усваивала петровские уроки по выработке европейского поведения и норм светской жизни. На страницах своего дневника Ф. В. Берхгольц отразил впечатления о русских женщинах, наблюдая их поведение на ассамблеях: «Русская женщина, еще недавно грубая и необразованная, так изменилась к лучшему, что теперь мало уступает Немкам и Француженкам в тонкости обращения и светскости, а иногда в некоторых отношениях, даже имеет перед ними преимущества». Князь М. М. Щербатов, считавший ассамблеи «исчадием пороков», вынужден был признать положительное отношение женщин к их устройству: «Приятно было женскому полу, бывшему почти до сего невольницами в домах своих, пользоваться всеми удовольствиями общества, украшать себя одеяниями и уборами, умножающими красоту лица их, и оказующими их хороший стан; не малое же им удовольствие учинило, что должен прежде видеть с кем навек должен совокупиться, и что лица женихов их и мужей уже не покрыты стали колючими бородами».

Гетерогенный состав ассамблей отразил устремление царя к выработке принципов реформирования российской общественной жизни. Внесословный подход к их организации не только способствовал сплочению петровских сподвижников, но и вырабатывал матрицы взаимоотношений между людьми различных слоев и групп русского общества. Характеризуя состав ассамблей, С. Князьков писал, что они «объединяли только определенные общественные круги, т. е. по преимуществу военно-морские, чиновничьи, частью торгово-промышленные и служивых иностранцев самых различных степеней. Все они были люди очень разной степени культурного развития, просветительности и образования, но одна общая черта давала этому обществу определенный характер. Это было общество людей рабочих, занятых службой государству».

Разноплеменный и разнородный состав участников ассамблей демонстрировал подбор царем своего ближайшего окружения по единственному критерию — способности делать дело, направленное на выполнение его грандиозных планов. Данная ориентация на деловых людей, к сожалению, не получила развития в последующие царствования XVIII века. Исключение составляет только правление Екатерины II, чье искусство находить дельных и полезных людей было доведено до совершенства. Состав ассамблей менялся не часто, но говорить о каком-либо постоянном членстве не приходится, поскольку обязанность бывать на них закреплялась служебным положением человека.

Помимо Петербурга, ассамблеи устраивались и в Москве. В декабре 1721 года Петр I выехал в Москву для заключения Ништадского мира, а следом за ним туда устремился и двор, вельможи, генералитет, иностранные дипломаты. В свите герцога Голштинского Карла Фридриха состоял Ф. В. Берхгольц, оставивший дневниковые записи о проведении ассамблей. Подобно петербургским, московские ассамблеи устраивались по единому организационному принципу. Барабанным боем созывали гостей по всему городу, а в конце полицеймейстер сообщал «когда и у кого собираться следующий раз». Ассамблеи проходили в домах петровских сподвижников, иностранных дипломатов и московских вельмож.

Первая московская ассамблея состоялась 14 января у князя-кесаря Ромодановского, где присутствовали император с императрицей: «Его величество был в отличном расположении духа и долго разговаривал с его высочеством, которого посадил около себя. В комнате, где они находились, сидело за разными столами множество мущин, из которых одни курили табак или пили, другие разговаривали, третьи занимались игрою в шахматы». В 20-х числах января состоялась ассамблея у А. Д. Меншикова. Хотя хозяин дома был болен, ассамблею не отменили, но сделали единственное исключение — не танцевали. Интересна эта ассамблея двумя моментами. Во-первых, на нее приехали иностранные министры, которые на первую ассамблею «не хотели являться, потому что их не известили об ней как следует; слушаться же барабана им казалось неприличным».

Второй момент отражал жесткий метод внедрения ассамблей в жизнь московского общества: «Здесь объявили гостям во всеуслышанье, что в следующее Воскресенье общество имеет быть у императора в Старо-Преображенском и что все дамы старше 10-ти лет должны явиться туда, если не хотят подвергнуться тяжкому наказанию». Данное указание царя распространялось не только на московских дам, которым вменялось в обязанность бывать на ассамблеях, оно касалось и девочек-подростков.

Естественно, что московская знать относилась к устройству ассамблей с меньшим энтузиазмом, чем в петербургском обществе. Москва еще сохраняла старозаветные традиции, прочные стереотипы древнерусского поведения, нравов и обычаев. Поэтому тяжелее воспринималась обязанность пребывания на них, и проявлялось большее недоверие к нововведению царя-реформатора.

По примеру светских петербургских и московских ассамблей царь велел их организовывать в монастырях: «В декабре 1723 года вышел указ первоприсутствующего в синод об очереди ассамблей в московских монастырях. 29 декабря по этому указу состоялась ассамблея у архимандрита Донского монастыря, на которой были: президент синода архиепископ новгородский Феодосии Яновский, архиепископ Крутицкий Леонид, архимандриты других московских монастырей и высшие чиновники синодальной конторы и монастырского приказа из светских лиц». За Донским последовали ассамблеи и в других московских монастырях. Но в духовной среде петровские новации вызывали значительно более острое чувство неудовольствия и неприятия, чем в московском обществе. Сам факт проведения ассамблей в монастырях был столь неестественен, что явно выдавал ацерковный аспект петровской политики, проявлявшийся и в организации «всешутейского собора».

Отношение подданных к нововведению царя не было однозначным в русском обществе. Ассамблеи пугали многих по причинам, во-первых, отсутствия мотивов к подобного рода развлечениям, а во-вторых, трудности освоения практических навыков поведения. Вследствие этого в поведении участников на петровских ассамблеях чувствовалась напряженность: «На первых балах Петровского времени царила удручающая скука и скованность: над гостями тяготела угроза вызвать раздражение царя каким-нибудь неловким действием. Танцевали, словно отбывали неприятнейшую повинность, с каменными от напряжения лицами и плохо повиновавшимися ногами».

Петр I рассматривал ассамблеи как «дело должностное» и обязывал бывать на них все петербургское и московское общество. Для него не существовало веских причин, оправдывающих чье-либо отсутствие. Строгий контроль за выполнением указа в Петербурге возлагался на генерал-полицмейстера Дивиера, который обязан был являться к хозяину дома вместе с писарями и записывать фамилию каждого присутствующего. Жесткий метод приобщения к ассамблеям отражал принудительный характер петровской деятельности — воплощать задуманное вопреки желанию человека.

Постпетровский период в русской культуре не стал в полной мере естественным продолжением и распространением ассамблей. После смерти Петра I структура русского общества существенно изменилась. Выдвинутый царем внесословный принцип организации досуга постепенно исчез. Высшие дворянские круги отмежевались от торгово-промышленной части русского общества и оберегали свой состав от проникновения чуждых элементов. Из него были исключены корабельные мастера, инженерная элита, купцы и предприниматели. Словом, все сподвижники Петра I в деле устроения новой России.

Ассамблеи, отражавшие социокультурные тенденции петровского времени, сменились иными формами развлечений. Однако в царствование малолетнего царя Петра II петровские ассамблеи были восстановлены в Петербурге в октябре 1727 года. Полицеймейстер И. Д. Поздняков, занявший место Дивиера, чтением Высочайшего Указа извещал о проведении ассамблей. Факт их возобновления был скорее политической акцией временно победившей партии А. Д. Меншикова-Долгоруких, чем стремлением установить преемственность в культурных традициях русского общества. С переездом двора в Москву ассамблеи прекратили свое существование в январе 1728 года.

В культурной жизни русского общества ассамблеи не могли долго существовать, поскольку их идея была «навязана сверху». Искусственность замысла отвечала характеру времени великого основателя, но после царствования Петра I ассамблеи исчерпали себя, выполнив свои цели. Они оказали позитивное влияние на формирование новых культурных традиций русского общества первой половины XVIII столетия. После 1727 года в целостном виде их уже не устраивали в России, но отдельные их разновидности продолжали сохраняться и развиваться.

Например, танцы стали одним из самых распространенных видов деятельности. Постепенная эволюция танца сформировала в России бальную культуру, сложная структура которой включала в себя различные организационные этапы подготовки и проведения. Помимо танцевального мастерства, она требовала от человека определенных знаний и навыков поведения, а также умений выстраивать взаимоотношения в процессе бала. Как составная часть нравов, быта и обычаев русского общества, бальная культура наиболее ярко проявлялась в жизни дворянского сословия.

Точно так же, на петровских ассамблеях угощение не имело большого значения, а служило лишь дополнением к танцам, играм и разговорам. В постпетровское время оно уже занимало особое место в культурных традициях русского общества. Угощение стало неотъемлемой частью любой досуговой формы. Оно выступало как отдельным видом деятельности, так и составляющим элементом в их функционировании.

Ассамблеи выработали в обществе потребность к публичному проведению досуга, сформировали интерес и привили вкус к светской жизни, смягчили и отшлифовали нравы русских людей. Сыграв роль начальной школы в истории русской культуры, ассамблея научила русское общество осваивать сложную науку культурной жизни не по канонам дореформенной Руси, а по европейским стандартам высшей школы.